|
|
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]
Познание сложного
|
«Понять значит упростить»
(Стругацкие)
А что в этом мире просто, и что сложно? Вот вода, например, очень простое вещество, если судить по его химической формуле, но нет в науке ничего сложней для описания, чем турбулентное движение воды. Или, например, лиса и заяц – очень сложные существа, биологически ничем не проще человека, но динамика их популяций описывается очень простой системой из двух уравнений. Поэтому просто то, что можно упростить, а сложно то, что упростить не удается. Рассказывают такой анекдот о математике Чебышеве, как он приехал в Париж прочитать лекцию тамошним модельерам об оптимальном раскрое ткани. Он начал свою лекцию так: «Будем считать тело человека сферой...», после чего все модельеры покинули аудиторию. А зря, потому что даже считая тело человека сферой, можно найти полезные закономерности раскроя, которые можно применить и к реальному телу.
Наука – это знание о простом. А просто то, что не требует присутствия человека, в частности экспериментатора. Квантовая механика так сложна, потому что из нее не удается изгнать экспериментатора – он невольно вносит изменения во все измеряемые величины. Идеал научного эксперимента – это сведение роли экспериментатора к тумблеру «вкл/выкл». Поэтому поставить научный эксперимент очень трудно. Мне на лабораторных работах во время учебы в университете это никогда не удавалось – у меня результаты опытов никогда не воспроизводились. Я не мог «изгнать» себя из эксперимента. Может быть потому что я по природе своей не ученый, а художник? А что такое искусство?
Искусство требует присутствия человека и без человека вообще не является искусством. Аналогом научного эксперимента в искусстве является инсталляция или перформенс: в этом «эксперименте» присутствие «экспериментатора» обязательно и неустранимо. Каждый волен интерпретировать его по своему усмотрению - «на вкус и на цвет товарищей нет». Поэтому бесконечно и бесплодно спорят искусствоведы о шедеврах живописи – ни один из них не готов изгнать себя из восприятия произведений искусства. И это правильно. Есть область реальности, в которой присутствие человека обязательно. Эту область мы и называем сложностью. И это не только искусство, это и мир в целом. Вспомним антропный принцип: «Мир таков, чтобы в нем мог существовать человек». Из этого принципа следует, что все явления мира, и простые и сложные, человек может воспринимать своим телом и своим мозгом, ибо «человек есть мера всех вещей», как сказал Протагор. И если при восприятии простых вещей, человек может отвлекаться от своего собственного присутствия, то при восприятии сложных он сам является естественным измерительным прибором этого мира. Человек одевает на себя этот мир как перчатку и начинает чувствовать себя самим этим миром, ведь мир этот сшит как раз для человека и приходится ему впору. Надевая на себя различные явления, человек изменяется, его взгляд на мир и восприятие реальности переворачиваются, он становится Другим: деревом, потоком воды, грозовым облаком, Космосом. Это называется магией.
Такой была наука в эпоху Возрождения – наука Леонардо. Рисуя явления природы, он сам становился этими явлениями и проникался их закономерностями. Из этого проникновения рождались конструкции и механизмы, до которых позднейший рационализм Нового времени додумался только в ХХ веке. Таким же художником от науки был и Гете, прозревавший в современных ему животных и растениях их архетипы – первофеномены. Таким же магом-созерцателем был Тесла, проникавший всем своим существом в мир электричества. Он был художником электричества. Искусство – это дверь между миром науки и миром магии. Перед этой дверью находится наука с ее простыми вещами. Это о них говорил великий Ньютон, что он как мальчик играет камешками, которые приносят волны океана неведомого. И имя этому океану – сложность. Именно на двери искусства написано «сложность». Наука Нового времени в конце ХХ века робко постучала в эту дверь, раскрыв перед человеком так называемое фрактальное искусство. У этого искусства нет автора, как нет его у красоты в природе, но без человека оно не могло бы появиться и не могло бы быть опознано как искусство.
Что общего между магией и искусством? Общее – это познание через собственное преображение: человек не остается прежним после встречи с магией и с искусством, его «Я» трансформируется «поглощенной» им красотой природы и искусства. Наука же это, если можно так выразиться, магия ни для кого. В научном познании сам человек остается за скобками: познаваемое явление упрощается так, чтобы при пользовании этим знанием человек оставался неизменным, инвариантным. В этом состоит суть научного познания-упрощения. Но на самом деле и сама наука прирастает через такие состояния исследователя, которые впору назвать магией или искусством. Я имею в виду ситуации, описанные Жаком Адамаром в «Исследовании психологии процесса изобретения в области математики». Новое знание приходит всегда как интуитивное озарение, как новая аксиома, для которой еще нет логического вывода. Новое знание еще не может существовать без этого человека и вне этого человека, оно изменяет этого человека и делается его частью. И только потом приходит фаза проверки открывшегося знания, его логического вывода, в ходе которого человек устраняется из этого знания. На этой стадии наука превращается из магии в технологию. А открывшаяся сложность упрощается. Теперь для ее описания не нужен человек – достаточно машинки Тьюринга: это такое программируемое устройство, которое по достаточно короткой программе может воспроизвести описание познанного явления. Когда-то Колмогоров показал, что сложное отличается от простого тем, что для его описания нельзя создать программу, которая была бы короче, чем само описание. Можно сказать, что в этом случае теория явления не проще экспериментального наблюдения за явлением. Познать такие явления не проще, чем «прожить их». Эту ситуацию описал Лоренс Стерн в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Герой романа описывает свою жизнь и замечает, что на описание одного дня жизни у него уходит много дней, так что он не сможет за время своей жизни описать свою жизнь: прожить жизнь можно, но описать ее во всех подробностях нельзя. В математической теории вычислительной сложности такие невычислимые задачи называются NP-задачами, а эффективно вычислимые на машинке Тьюрига называются P-задачами. Класс P много меньше класса NP. Поэтому и существуют живые существа и их эволюция, в ходе которой решаются NP-задачи, встающие перед этими существами. Но существуют еще подкласс задач в классе NP, которые называются NP-полными. Математики говорят, что если бы удалось найти алгоритм решения одной такой задачи, то можно было бы решить все задачи класса NP. Это означало бы, что можно было бы повернуть эволюцию вспять – то есть отменить необходимость эволюции. А вместе с ней отменить и творчество как таковое. Математик Наталья Берлова говорит буквально следующее: «Имея такой алгоритм, можно будет, проанализировав 37 пьес Шекспира, создать 38-ю.. Человек будет обладать божественной властью». Воистину Фаустовские амбиции, навеянные его лукавым спутником, творящим добро, неотличимое от зла. Конечно, наука Нового времени – это Фаустовский проект, но как заметил сам автор «Фауста»: «Суха теория мой друг, а древо жизни вечно зеленеет». И древо искусства, добавлю я от себя. В области реального бытия или NP-задач машинка Тьюринга не может заменить человеческое восприятие – наука здесь оказывается у той самой двери искусства, на которой написано «сложность». Видимо, именно поэтому Эйнштейн говорил: «Достоевский дает мне больше чем Гаусс!» и играл на скрипке...
|
Дата: 08.10.2018, Просмотров: 1142
|
|
|
