Игорь Юрьевич Кобзев
Философские эссе для всех, кто разочарован в современном образовании
www.kobzev.net 

Меню

На начало
Об авторе
Книга
Романы
Сценарии
Статьи
Галерея
Видеолекция
 
Статьи
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]

Формула греческой философии

  "Древние греки - мутанты", - прочитал я у Мамардашвили и ощутил, что нужное слово найдено. Еще в позапрошлом году, когда я читал диалоги Платона под шум Ионического моря, я был потрясен и сбит с толку тем, что я прочитал. Я не мог понять, как относиться к тому, что я прочитал, пока не прочитал лекции Мераба 
Константиновича, которые он читал во ВГИКе в 70е годы. Поэтому я буду использовать его определения, давая свою интерпретацию и оценку явлениям греческой мысли. 
  Итак, читая рассуждения Сократа в диалогах Платона, я не устаю удивляться тому, как он ставит в тупик своих собеседников, поскольку он их ставит в тупик одним и тем же приемом, который в наше время выглядит логически незаконным, но, удивительно, никто из собеседников этого не замечает. А именно: Сократ вводит в 
свои рассуждения абстрактные понятия как если бы они были такими же вещами, как  и конкретные вещи, окружающие человека. Стакиваясь с этими "абстрактными вещами", реальные вещи обязательно вступают с ними в логическое противоречие, что для нас после теории типов Рассела неудивительно, ибо незаконно смешивать понятия и метапонятия, но для греков такого различия не существует, и они покорно бредут вослед старому софисту Сократу в маразм алогизма. Но "добил" меня диалог "Пир". Его сюжет прост: собрались на пирушку философы и по кругу говорят тост в честь любви - в честь Афродиты Урании, как и подобает философам, противопоставляя ее Афродите Пандемос - любви простолюдинов. Но оказывается, что для них возвышенная любовь - Афродита Урания - это любовь к мальчикам, причем это мнение не дискутируется, оно общепринято, и эти бродатые "пидоры" спорят только об одном: что благороднее - отдаваться по любви или принимать от любовника подарки. Как это возможно? Потом я понял, что тут есть что-то общее, что одновременно позволяет понять, почему в Афинском Ареопаге апостола Павла назвали безумным, когда он дал свою интерпретацию "неведомому богу", святилище которого находилось близ Пирея: для греков - это было святилище любому богу любого народа, с которым он еще не сталкивались, т.е. это был бог среди богов. Для 
апостола Павла это было святилище Бога, до которого греки еще не доросли, но существование которого они интуитивно предчувствовали - Бога над богами. Казалось бы, на наш современный взгляд, мысль совсем несложная, особенно принимая во внимание философскую изощренность слушателей ап. Павла, но греки 
совершенно не поняли его. Это говорит о том, что они воспринимали этот мир существенно иначе, чем другие народы, в частности, чем евреи. 
  Уже тогда, полтора года назад, у меня сложилось ощущение, что древние греки не знали абстракции, избегали ее, онтологизируя и опредмечивая ее, если только в ней возникала необходимость. Мир греков принципиально моноонтичен - однореален. И вот я прочитал у Мамардашвили, что "Платон все время назойливо в своих диалогах повторяет одну и туже мысль, что нет никакого другого мира, мир только один"."нет и идеи так называемого идеального ... мира, лежащего за тем, который мы видим и который был бы другим, вторым миром" "у него не было различия сфер - небесной и земной" У Аристотеля была та же "мания, предполагающая обязательное предметное существование ума или порядка. Не чисто рассудочное существование, при котором 
порядок был бы просто логической связью между мыслями в нашей голове. А реальное, предметное, зримое существование порядка. Эта "мания" выдавала или выражала ... интуицию греческих философов...", которая, добавлю я от себя, и оказалась тормозом в развитии греческой мысли и культуры вообще. Именно принятие предметного существования абстрактных понятий заводило в тупик собеседников Сократа. А неприятие многоуровневого (полионтичного) мира приводило к Сократовскому парадоксу невозможности мышления: "если я хочу что-то узнать, то я уже должен знать то, что я ищу. Потому что если бы я этого не знал, как же я узнал бы искомое. Чтобы узнать то, что я нашел в качестве того, что я искал, я должен знать то, что я ищу." - так это звучит в формулировке Мамардашвили. Неразрешимость этого парадокса для греческой мысли стала истоком Платоновско - Сократовской концепции "познания как воспоминания", когда душа узнает в этом мире то, что знала из прошлых жизней. А пардокс-то совершенно детский: после Рассела сразу видно, что знать в его формулировке - это понятие, а узнать - это метапонятие, относящееся к иному уровню абстракции. Но, 
повторяю, греки не знали абстракции. И именно поэтому для них оказались неразрешимыми апории Зенона Элейского, которые закрыли путь развития греческой физики в направлении кинематики и динамики. Суть апорий сводилась к невозможности вывести движение из множества положений, занимаемых телом в 
пространстве при движении, потому что скорость (или движение) - это метапонятие по отношению к понятию положения в пространстве, а у греков не было места, где бы они могли расположить метапонятия. Поэтому великий Архимед, создавший интегрирование, прошел мимо дифференцирования, открывавшего выход к движению. 
  Именно поэтому греки не поняли апостола Павла, для которого было чем-то само собой разумеющемся существование царства Божиего, как параллельной или дополнительной к нашему миру реальности, в то время как для греков между их богами и людьми не существовало дистанции и даже было связующее звено в лице 
героев. Социум их богов был изоморфен социуму людей и ничем не отличался от социума (как мы теперь знаем благодаря наблюдениям этологов) павианов. Мы восхищаемся красотой греческой скульптуры и забываем о том, что греки красили свои скульптуры в телесный цвет, потому что их отвращение к абстракции не могло эстетически смириться с белым цветом мрамра. который для нас кажется естественным. В греческой живописи не существовало пейзажей с их дальними планами и перспективой, потому что это вводило бы разные реальности, как на картинах из якобы последователей - художников Ренессанса. Достаточно взглянуть на множество горизонтов на портретах работы Леонардо, чтобы понять, что мы имеем тут дело с совершенно иным мировосприятием. А живопись греков - это, как назвал ее Шпенглер, "живопись переднего плана" - это фигуры на расстоянии вытянутой руки, а все, что находится дальше, для художника просто не существует. И цветовая гамма живописи подтверждает это: греки пользуются красками теплой части спектра - это цвета переднего плана, а холодные цвета заднего плана, тонущего в воздушных далях для них не существуют. 
  Поразительным для нашего сознания примером конкретности греческого мышления является история двух букв "Ф" в греческом алфавите (см. "Знание - Сила", 2000,№11, стр.91). Эти буквы обозначают один и тот же звук "Ф", но выглядят по-разному: одна называется "фи" или "мужская Ф", а вторая - "тета" или "фита" или "женская Ф". Первая является стилизацией изображения мужского члена с яйцами, а вторая - повернутого на 90 градусов женского полового органа. Названия половых органов по-гречески начинается на одну и туже букву "Ф": мужского - "фаллос" и женского - "фулфа". Но греки всилу своего конкретного мышления не могли допустить, чтобы в написании мужского органа использовалась женская "фита", а в названии женского органа - мужская "фи". Т.е. и буквы не были для них только абстрактным обозначением звуков, как для нас, а были конкретными телами, или формами, как и числа в пифагорейской интерпретации. Это было не число-счет, а число-предмет. 
Как пишет Мамардашвили:" Вы с удивлением обнаруживаете у пифагорейцев чудовищную предметность их математических рассуждений". Они утверждали, что "число есть тело". В памяти математики до сих пор живо представление пифагорейцев о фигурных числах, которые можно было выложить в виде геометрических фигур при помощи реальных предметов - камушков, например. В нашем языке остались рудименты этих представлений в виде наименования второй степени числа "квадратом", а третьей - "кубом". Для нас это просто термины, а для греков это действительно были соответствующие геометрические формы. Как это 
далеко от определения числа Дедекиндом как сечения, границы в упорядоченном множестве чисел. Число греков стоит как их скульптура, осязаемая совсех сторон. Все есть форма, все есть тело: "атомы есть формы", "соотношение - есть форма", например так понимался закон звучащей струны пифагорейцами, такой же "производящей человека" формой было и произведение искусства - "орган жизни или орган производства человеческой жизни".  Мышление греков пронизано идеей "актуальности, тяготения к чему-то актуально реализующемуся". Не тут ли лежит объяснение того пардоксального пира Платона, на котором никто из его блестящих участников, включая Сократа, не смог подняться над этой "реализацией" и "актуальностью" и выйти в вопросе любви за рамки сексуальной инаковости в инаковость духовных измерений, которых они не ведали. Для них эта инаковость воплощалась в гомосексуализме, как потом позже, уже в первые века христианства, 
братская любовь (по-гречески "агапе"), принесенная иудейскими проповедниками, превращалась в первых христианских общинах Греции в групповой секс, радения типа хлыстовских, и понадобились века духовной работы монашества на греческой культурной почве, чтобы выстроить ту "лествицу аскезы", по которой сознание могло подниматься в иные измерения любви. Это новое для греков сознание принесли синайские отшельники, основавшие первые монашеские общины в Греции. Интересно, что "среди греческих философов не было отшельников. Были те, которые жили в бочках, - писал Мамардашвили, - но сама жизнь в бочке была актом высказывания на агоре своих представлений (т.е. актом политической жизни - И.К.), а не отшельничеством, в отличие от индийских философов". Грекам "негде" было быть отшельниками, ибо иного мира у них не было - им онтогологически некуда было уйти, они распространились (стараниями Александра Македонского) по всему тогдашнему миру, но они тащили свой монореальный мир с собой, как черепаха свой 
домик, везде воспроизводя ту же самую Грецию, что в Птолемеевском Египте, что в Персии, что в Средней Азии, что в Испании, что в Крыму. Греция - это не страна, как писал Мамардашвили, - это "социальный топос, в котором жили греки... Топос и был Грецией". Топос - это важнейшее понятие или орудие греческой мысли. В 
моноонтическом мире нет места - иной реальности, - где можно было бы поместить гаранта добра и справедливости, к которому можно было бы обратиться с мольбой о наведении порядка в хаосе этого бренного мира. Поэтому тому, кто хочет выжить в так устроенном мире, надо выковать орудие завоевания и удержания порядка в мире хаоса. А для греков "непорядок, хаос - норма, сама собою устанавливающаяся, а порядок, истина - это ненормальное состояние ... все. что существует как порядок и истина, может существовать, только непрерывно рождаясь, и только так может удерживаться", - пишет Мамардашвили. Можно сказать, что греки в своем мировоззрении предвосхитили второе начало термодинамики, но они не относились к нему так фатально, как Клаузиус, переоткрывший его в ХIX веке. Они выработали орудие, позволяющее добывать порядок и истину в этом мире хаоса: это орудие они называли Логос."Первичный смысл Логоса - собрание всего того, что относится к делу", "Логос есть собравшееся место или - топос". Путаница терминов возникла у 
Аристотеля: именно он начал называть Логос Топосом, а словом "логос" - логическую способность нашего языка. Но "первичный смысл Логоса (у Парменида и у Гераклита)... появляется у Аристотеля под названием "топос"". Вот тут и проявляется сильная сторона греческой идеи актуальности: Топос, как "образ некоего 
"собравшегося" над временем целого, собравшегося - здесь и сейчас", которое "приостанавливает и ликвидирует хаос", и которое надо усилием воли удерживать и не дать ему рассыпаться в хаос бессмысленности. Отсюда следует та высокая оценка человеческих качеств и способностей в греческой культуре, ибо только развитому человеку под силу увидеть (образовать) порядок в мире природного хаоса. Иллюстрируя такое мироотношение, Мамардашвили замечательно сформулировал отличие умной мысли от глупой:"Умную мысль надо с напряжением думать, а глупая - думается сама". Греки это понимали. "самой конструкцией Логоса порождаются акты понимания природы (фюзиса)". "То есть Логос есть топос - место, в котором черты природы (фюзиса), хаотические и существующие сами по себе, проступают в зримом и законосообразном виде." "Топос есть нечто, в свете чего природа (или "фюзис") будет зрима". Только " в горизонте проблемы Логоса и возникает проблема естественной, природной необходимости.. природная необходимость или закон не есть нечто, что просто есть. А нечто, для  чего еще нужно что-то сделать, чтобы к 
этому проийти", а именно - нужно находиться в Логосе. Если опять провести параллель с научной картиной мира ближайших к нам веков, то греки демонстрируют картину обратную по отношению к картине мира Нового времени: последняя строилась в XVII - XVIII веках как картина  механически упорядоченного и закономерного мира, причем упорядоченность эта имела своим основанием Божественное творение, т.е. гарантировалась иной нежели  мир реальностью, а не самим человеком. Мир представал огромным часовым механизмом, на который человек только смотрит, а часовщиком является Бог. XIX век открыл хаос термодинамики, а на протяжении ХХ века от Пуанкаре до Колмогорова было понято, что хаос - следствие неустойчивости динамики. Но что делает динамику устойчивой? На этот вопрос нашла ответ синергетика - физика организации конца ХХ века. Организация или организм - это феномен, внутри которого хаос превращается в порядок. Так вот оказывается древние греки мыслили синергетически, а Логос (или Топос) и есть организм - "духовный организм", как говорит Мамардашвили."природная необходимость (или закон природы -И.К.) появляется на фоне Логоса. Без Логоса мы никакой природной необходимости не увидим. Но природная необходимость не есть Логос" - "закон ...есть форма. Форма как отчетливая организация, через которую становится выразимым ...мир" Это "тело понимания" природы. Платон называл эти формы идеями или эйдосами:"Платон дал этому название - идеи - и сказал: имея идеи вещей, мы можем относительно этих 
вещей формулировать законы". Эйдос - это "онтологическая абстракция", т.е. не просто понятие ума, а реально работающий в этом мире идеальный организм, деятельность которого вырабатывает законы природы здесь и сейчас, а если он не работает, то эти законосообразности разрушаются временем, которое мы называем 
энтропией. Платон никуда мир идей не помещал - этот мир присутствует в нашем единственном мире через человека, через Логос, которому человек может быть причастен, прилагая к этому необходимое волевое усилие. Таким образом, законосообразность мира создается волевым усилием человека, законы природы не существуют сами по себе, а устанавливаются в акте бытия человека, - в акте собирания хаоса  мира топосом Логоса. Отсюда возникает формула греческой философии: 
                                           Топос Логоса есть эйдос фюзиса 
В свете этой формулы становится понятным удивительное по форме высказывание Демокрита:"О Вселенной, вот, что я имею сказать как о целом: человек есть то, что мы все занем". Это высказывание практически слово в слово повторяет антропный принцип Картера, который был сформулирован в современной науке только в конце ХХ века:"То, что мы предполагаем наблюдать, должно удовлетворять условиям, необходимым для присутствия человека в качестве наблюдателя". 
  Но приведенная формула заставляет вспомнить мир магов Карлоса Кастанеды, в котором физическая реальность определяется положением "точки сборки" восприятия мага (сравните: "Логос есть собравшееся место или - топос"), т.е. мир древних греков был изоморфен магическому миру индейцев центральной Америки, а "Логос" изоморфен "точке сборки". 
  Формула греческой философии позволяет понять стиль мировосприятия того, кто написал пролог к Евангелию от Иоанна, где в греческом оригинале вместо "Слова" стоит "Логос": "В начале был Логос, и Логос был у Бога, и Логос был Бог", ибо именно Логос творит формы бытия - эйдосы фюзиса. 
  Оплодотворение философской мысли античной Греции иудео-христианскими представлениями о мире было очень плодотворно для греческой философии. Уже Аристотель изнутри греческой философии подошел к идее неединственности мира:"Аристотель как бы локализовал платоновские идеи -.. выделил особое пространство" существования идей, что соответсвовало строению иудейского космоса. "В основе всех великих философий и религий лежит одна единственная мысль, - писал Мамардашвили, - реально есть, существует какая-то другая жизнь... Есть что-то другое, что... живет иначе... - это более высокая жизнь:... священная, святая, в ином времени,в ином пространстве и т.д." Т.е. реальность полионтична или многореальна. Наследники греческих философов - отцы Восточнохристианской церкви уже к IV веку н.э. освоили это пространство мышления. Так, св. Василий Великий "утверждал идею того, что некая реальность может породить другую реальность, законы существования которой не будут сводиться к законам существования порождающей реальности"(Н.А.Носов). Но и здесь, в новой полионтической реальности греческий стиль актуализма мышления и конкретности бытия Логоса чувствуется в способе описания этой реальности. Так св. Исаак Сирин в VI веке "утверждал. что соотношение уровней реальности определяется ... теми усилиями, которые человек предпринимает для того, чтобы... породить в себе реальность следующего онтологического уровня ... количество и типы реальностей, 
которыми человек оперирует, определяется активностью самого человека"(Н.А.Носов). Мы видим здесь ту же интенцию мышления, которая теперь может быть выражена немного модифицированной формулой: 
            Топос Логоса (i-го уровня реальности) есть эйдос фюзиса (i-го уровня реальности) 
Если провести параллель с магическим миром Кастанеды то переход от одного положения Логоса к другому и , соответственно, от одной реальности к другой есть ни что иное как "смещение точки сборки", что и является сутью магической практики согласно Кастанеде. 
  И более поздние философские и богословские поиски в Греции (Византии) сохраняют это требование актуального присутствия "здесь и сейчас" любой реальности, о которой рассуждает философ. Следствием этого требования было признание Восточной церковью в результате длительных богословских споров реальности Божественных энергий, которые исходят из иной, Божественной реальности, и актуализируют обожение (теозис) стяжавшего их. Это учение св. Григория Паламы (XIV век) полностью восстанавливает действие Логоса, как его понимали досократики, только уже не в терминах топоса, как "собравшегося места", а в терминах "стяжания энергий", в результате чего человек "обоживается",- "входит в Логос", т.е. становится тем самым "духовным организмом", способным вместить законосообразность Божественной реальности. Этого "обожения" никогда не могли понять западные христиане, философия которых базировалась на совершенной абстракции, позволявшей создавать отстраненные понятия, разделяющие жалкое бытие в мире сем от детально проработанной абстрактной картины теологической 
реальности, созданной средневековыми схоластами. Сама фигура папы Римского воплощает в себе этот стиль мышления: бытие этого конкретного человека отделяет (и замещает собою) бытие Божественной реальности от бытия каждого конкретного христианина. Тот же смысл имеет причащение священников в католической церкви вином, а рядовых христиан - только хлебом. Тут устанавливается непреодолимый барьер между мирами, проход через который возможен только для избранных. Напротив, в таких традициях Восточной церкви, как например старчество, которое в Россию было занесено в XVIII веке с Афона, где оно явилось продуктом многовековой практики исихастов по стяжанию Божественных энергий, мы видим именно актуальное пребывание старца в обоженном состоянии, т.е., пользуясь терминами старых греческих философов, - в Логосе. 
  Античная Греция исчезла, исчезла и Византия, но формула греческой философии жива в традициях богословия Православной церкви. В Греции в монастырях на флагштоках развиваются два флага - один современной Греции, а второй Византийский. И внутри церквей всюду можно видеть двуглавых византийских орлов. Византия как бы перешла в виртуальное состояние и существует внутри Православной церкви. Подобно этому и греческая философия существует в современном Восточном богословии.


Дата: 24.12.2004, Просмотров: 2886


Articles © ZiZ
phpMew © ZiZ 2004