Игорь Юрьевич Кобзев
Философские эссе для всех, кто разочарован в современном образовании
www.kobzev.net 

Меню

На начало
Об авторе
Книга
Романы
Сценарии
Статьи
Галерея
Видеолекция
 
Статьи
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]

Свой-чужой

    Пушкин в письме к Вяземскому писал: „Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство“. Я думаю, что любой русский чувствует точно так же. А почему? Ведь это странно: принимать от своего то, что не принимаешь от чужого. Думаю, что дело здесь не в России и не в Пушкине, а в том что такое „свое“ и что такое „чужое“ для человека.
    Чтобы понять это нужно окунуться в мир представлений квантовой механики, а именно в представление о нелокальности или запутанности. Это когда две (или больше) частицы чувствуют друг друга на расстоянии и изменяют свои состояния взаимосвязанно друг с другом. Это то, чего не может быть по представлениям классической физики. Но мало ли чего не может быть по представлениям классической физики. Например, классическая физика утверждает, что квантовые закономерности могут существовать только на микроскопическом уровне, а на макроскопическом уровне безраздельно властвуют законы классической физики. „Разделяют и властвуют“. А как же любовь, которая происходит на макроскопическом уровне, но реализует квантовый принцип нелокальности: „человек... прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть“ (Мф. 19:5-6)? Причем „одна плоть“ означает не столько секс, сколько телепатическую связь между любящими, которую знают все ставшие „единой плотью“. А Иоанн в своем послании говорит: „любовь от Бога, и каждый, кто любит, ... знает Бога… потому что Бог есть любовь!“ Вот так: знает Бога тот, кто любит Бога, кто „запутался“ с Богом, стал „своим“ Богу. Это и есть состояние святости. Святой – это „свой“ Богу.
    А богослов – это „чужой“ Богу. Богослов – это человек, произносящий слова о Боге. А слово – это то, что отчуждает от предмета, что делает предмет „чужим“. Познание вообще есть отчуждение. Познать можно только то, что отчуждено от познающего, что стало ему „чужим“. Бахтин говорил, что автор произведения вненаходим, то есть чужд своему произведению. И это верно не только по отношению к художественной литературе, но и к „научной литературе“ - к теоретическому знанию. Теория – это отчужденное знание. Именно поэтому оно может быть облечено в общедоступную математическую форму, которой могут пользоваться даже те, кто не очень-то понимает суть предмета теории, но при этом успешно применяет соответствующие формулы на практике. А вот когда автор оказывается включенным в свое произведение (в теорию), тогда знание становится невозможным. Так это произошло в квантовой механике, включившей в описание реальности самого наблюдателя. Наблюдатель перестал быть „чужим“ этой реальности и теоретическое познание стало невозможным. „Свое“ не познается.
    Поэтому Бога познать невозможно. И если существует знание о Боге (теология), то это знание не о Боге, но о чем угодно, кроме Бога. Теология возможна только в апофатической форме, когда знание окружает непознаваемое, сколь угодно плотным кольцом, но так и не в состоянии высказать ничего опредленного по отношению к „дырке“ в этом кольце. Потому что все находящееся в кольце можно сделать „чужим“, но в самой „дырке“ находится неотчуждаемое „свое“.  Христос говорит: „Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня“. Истина возможна только как жизнь, но не как знание о жизни. Речь идет о полной истине, включающей в себя как „чужое“, так и „свое“ в этом мире, пусть даже это „свое“ будет стянуто в единственную точку личного существования одинокого человека. Все равно эту точку нельзя познать отчуждающими теоретическими методами – эту точку придется реально прожить тому, кто в ней находится. Вот что такое моление о чаше в Гефсиманском саду, когда Христос по человеческой слабости пытается отчуждить свою судьбу, но понимает что это невозможно потому что это „своя“ судьба: „Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты“. И в этой неотчуждаемой точке воздвигается крест, как символ своей судьбы, на которой распинается своя жизнь.
    Крест –  символ пересечения двух разных жизней, ставших в точке пересечения единой жизнью. Это символ квантовой запутанности, в которой Христос становится „своим“ для всех, за кого он отдал свою жизнь. В этом же и смысл причащения Тайнам Христовым – стать „своим“ Христу. Религия и есть связь или запутанность с Богом (слово „религия“ происходит от „религаре“, что значит „связывать“). Познать Бога нельзя, потому что Он не может быть „чужим“ человеку. Но можно жить в Боге, как живут в Нем святые отшельники – они „свои“ Богу и Он „свой“ им. А вот мир можно познавать, потому что он может быть и „своим“ и „чужим“ для человека: в первом случае рождается искусство, во втором – теоретическое знание о мире.
    Можно сказать, что Рай – это мир, в котором все „свое“. Недаром Адам давал имена всему живому – этим он делал их „своими“, то есть „запутывал“ свое существование с их существованием. Тогда ад – это мир, в котором все „чужое“. Как сказал Сартр: „Ад – это другие“, в смысле „чужие“. Поэтому тот, кто ощущает в своей душе рай, становится поэтом или художником. Кто ощущает в своей дуще ад, становится ученым, который своими теориями пытается превратить „чужое“ в „свое“. Теория – это „рай“ для отчужденного от мира человека, „рай“ для изгнанного из Рая. В этом смысле теория похожа на собственность (на деньги прежде всего): собственность – это „чужое свое“, то есть это „свое“ для человека, у которого весь мир „чужой“, для которого мир это ад. Такой человек неспособен любить никого в этом мире, то есть не способен вступить в запутанность с другими – не способен быть. И эту неспособность быть он компенсирует способностью иметь. Об этом писал еще Фромм. „Рай“ для такого человека – это возможность присваивать себе „чужих других“ в форме их собственности, их денег, их подчиненности его воле. Так что вся человеческая цивилизация – это история построения „рая“ в аду.  
    Если научное познание это способ освоения „чужого“, то молитва – это способ познания „своего“. Молитва (или медитация) это и есть процесс „запутывания“ с другими, с Богом. Молитва реально превращает „чужих“ в „своих“, поэтому Христос и говорит: „любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас“ (Мф. 5:44). Это для того, чтобы мир превратился в рай, где все „свои“. Поэтому монахи и превращают свою жизнь в непрестанную молитву об этом мире. Такая непрерывная молитва называется „умным деланием“ . Почему „умным“? Потому что „ум“ в средневековой философии располагался в сердце, а „разум“ - в голове: умом молились, а разумом размышляли. Можно сказать, что молитва – это „мышление ума“, а логические построения разума – это „молитва рассудка“. Это уже в Новое время „ум зашел за разум“ (А.Н. Ужанков) и постепенно совсем скрылся из поля зрения человека. И человек стал всем чужим, потому что именно ум связывает нас со „своими“, а разум – позволяет взаимодействовать с „чужими“. Вот почему Пушкина так раздражала разумная критика нашего отечества иностранцами: мы связаны с нашим отечеством любовью, умом сердца, запутаны с ним в одно целое, поэтому критика его нашим собственным разумом не может этой связи нарушить. Именно эту связь Толстой называл „скрытой теплотой патриотизма“. А иностранец не запутан с нашим отечеством – оно для него „чужое“, поэтому его критика оказывается разрушительной для тех, в ком ум, превращающий отечество в „свое“, „зашел за разум“...    



Дата: 08.08.2019, Просмотров: 955


Articles © ZiZ
phpMew © ZiZ 2004