Игорь Юрьевич Кобзев
Философские эссе для всех, кто разочарован в современном образовании
www.kobzev.net 

Меню

На начало
Об авторе
Книга
Романы
Сценарии
Статьи
Галерея
Видеолекция
 
Статьи
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]

Остров нарратива


„О чем невозможно говорить, о том следует молчать“
(Людвиг Витгенштейн „Логико-философский трактат“)



    Виктор Пелевин пишет в романе „Смотритель“: „Сотворение мира заключается в том, что ум создает фиктивное плато настоящего времени, где сменяющие друг друга феномены существуют как бы одновременно. На этом фальшивом плато возникает наш мир и мы сами… В нем все наши цели, смыслы, надежды и страхи. Все наши демоны и боги… Лишь на этом очарованном острове может существовать наша речь, музыка, история, культура и все остальное...“ Вот это и есть тот остров нарратива, о котором мы будем говорить.
    „Чтобы увидеть человеческий остров, надо уснуть. Все, что там случается, происходит в сновидении“, - утверждает Пелевин. Здесь сразу вспоминается висцеральная теория сна Ивана Пигарева, согласно которой сновидение – это побочный подукт жизни мозга во сне. А жизнь эта заключается в ремонте и репарации функциональных систем организма, которым и занимается головной мозг во сне. Этот ремонт есть бытие мозга и всего организма, которое совершается по программе ремонта, протекающей во времени. Сознание человека при этом пребывает вне времени на „фальшивом острове нарратива“, которое мы называем сновидением. Сновидение – это „притча о репарации организма“. Подобно тому как все сказки имеют одну и ту же структуру (В.Я. Пропп), так и все сны рассказывают об одном и  том же процессе „возрождения“ организма. Все мифы – это один и тот же миф о вечном возрождении, о смерти и воскресении. Сознание сочиняет вариант этого мифа во сне. Его можно пересказать словами,  можно записать и рассказать другим людям – слушателям и читателям. Рассказанный нарратив становится  программой реальной жизни слушателей и читателей, протекающей во времени. Так происходило во время камлания шамана, который рассказывал соплеменникам о своих сновидческих странствиях, а соплеменники при этом исцелялись от своих болезней. То есть коллективно происходило то, что во сне происходит индивидуально с каждым согласно теории Пигарева. Шаман транслировал программу ремонта и исцеления на своих соплеменников из своего сна посредством семиотических кодов своего индивидуального мифа. Шаман создавал „литературу“, которая действовала как „микстура“. Так рождалось искусство и все здание культуры.
    Почему это так? Потому что бодрствование не сильно отличается от сна по Пигареву. Потому что жизнь любого организма в состоянии бодрствования есть не что иное, как непрерывная репарация утрат и повреждений, которые и составляют суть второго начала термодинамики, задающего направленность времени. Биологический организм – это и есть машина по преодолению времени. Он живет во времени и временем, преодолевая время. Можно сказать, что жизнь – это форма времени. А сознание организма при этом может пребывать на „фиктивном плато вечности“, где обитают его смыслы и страхи, демоны и боги, как пишет Пелевин. На этом „острове вечности“ и выросло разветвленное дерево культуры. Культура – это порождение „острова нарратива“. Культура – это семиотические программы для жизни читателей-слушателей-зрителей. Эти программы создаются вне времени – в „фиктивной вечности“ культуры. Но реализуются эти программы во времени, ибо вся жизнь человеческая протекает во времени. И тогда можно определить культуру как „сновидение жизни“. Процесс жизни нельзя адекватно изобразить семиотически, то есть словами, подобно тому, как нельзя установить взаимно однозначное соответствие между протекающими во сне процессами ремонта функциональных систем и образами сопровожающего эти процессы сновидения. Соответствие здесь только символическое. Наиболее адекватно это соответствие выражается языками музыки и математики, ибо они в наибольшей степени являются языками времени. Музыка и математика – это семиотика времени. Со времен Пифагора ее называют „музыкой сфер“. Эти языки находятся на самом краю „острова нарратива“, поэтому их невозможно описать словами. Перефразируя Витгенштейна можно сказать: “Чтобы заниматься музыкой и математикой, нужно молчать“.  
    Специалистами в молчании являются православные монахи-исихасты. Они превращают свой „остров нарратива“ в петлю Иисусовой молитвы, постепенно стягивая эту петлю в точку молчания, в которой остается только чистое ощущение бытия своего тела во времени – остается только „музыка сфер“ Пифагора. В таком состоянии можно ощутить программу, по которой совершается бытие тела и мира. Композиторы в таком состоянии слышат ангельскую музыку (как Алексей Рыбников). Святые и пророки в таком состоянии слышат голос Бога, который потом доносят до человеческого „острова нарратива“. Тут важно понять, что сознание пророка – это не сознание писателя, это сознание читателя-слушателя. Писатель резвится на „острове нарратива“, наслаждаясь безнаказанностью своего призрачного сна. Читатель же напряженно существует в виртуальном мире, запрограммированном писателем. Образы, сочиненные писателем на „острове нарратива“, переживаются читателем в реальности его мозга и тела. Читатель превращает культурный нарратив в свою собственную жизнь во времени. Так Дон Кихот превратил прочитанные им рыцарские романы в собственную жизнь, ставшую романом. К этому же стремились все романтики ХIХ века и символисты ХХ века. Это жизнь на „краю нарратива“. Лев Толстой ушел с „острова нарратива“ задолго до своего финального ухода из Ясной Поляны: он ушел от искусства к проповеди, попытался стать пророком. Но его пророческая миссия не удалась, потому что он не смог окончательно порвать со своим писательством. А пророк не может болтать – он должен молчать, он должен совершенно оставить свой „остров нарратива“ и только тогда он сможет ощутить в своем внутреннем времени бытия ту программу Бога, по которой существует этот мир.
    Лао Цзы сказал: „Знающий не говорит, говорящий не знает“. Потому что „знающий“ живет, а „говорящий“ видит семиотический сон на „острове нарратива“. В этом заключается неустранимый парадокс человеческого бытия: все великие писатели и „учителя“ не умели жить, причиняя страдания своим ближним и дальним. Этот парадокс распространяется и на Бога. Дионисий Ареопагит говорит,что Бог не обладает бытием. А евангелист Иоанн говорит: „В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог“. То есть Бог, создавая программу для этого мира, тоже пребывал (и пребывает) на своем „острове нарратива“, лишь  однажды войдя в бурные воды жизни через воплощение в Иисусе Христе. И здесь мы снова наблюдаем тот же парадокс: Христос жил, но не написал своей программы, - ее написали евангелисты позже, пребывая уже на своем „острове нарратива“. Так и Сократ жил, но программу Сократа написал Платон на „острове нарратива“, называемом „Академия“. Толстой тяжело переживал этот парадокс, поэтому и ушел, бежал со своего острова „Ясная поляна“ в жизнь, которая обернулась смертью (как это случилось и с Христом, и с Сократом).  Толстой как никто другой понимал, что жизнь, любовь, смерть нельзя описать словами. Только апофатически, только описывая сон, который видит сознание, проживая любовь и смерть, можно передать читателю представление о реальной любви и смерти. Так описана смерть Андрея Болконского в „Войне и мире“, как его сон. „Любовь сильна, как смерть“, - сказано в Библии. И это означает также и то, что любовь как и смерть, невыразима словами. Литература – это попытка выразить невыразимое: увидеть с „острова нарратива“ бурное море бытия и времени. Время и семиотика оказываются дополнительными друг другу. Перефразируя Витгенштейна можно сказать: “Что следует проживать, о том следует молчать“.      




Дата: 07.08.2020, Просмотров: 851


Articles © ZiZ
phpMew © ZiZ 2004