|
|
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]
Знание и бытие
1
Говорить о знании вне бытия бессмысленно.
Это совсем не самоочевидное утверждение. Понимание этого стало возможным только в конце ХХ века. На протяжении всего Нового времени считалось, что говорить о знании можно и не упоминая о бытии. Просто бытие понималось однозначно как бытие европейского джентльмена, подчинившего свою жизнь совокупности предрассудков, которые он почерпнул в ходе обучения в Итоне и Кембридже. А такое бытие практически ничем не отличалось от знания – знания о том, каким должно быть правильное бытие. Такое знание подобно сковородке, в которой бытие застывает как блин, неотличимый от другого блина. И вот в конце XIX века Зигмунд Фрейд разрушил эту викторианскую идиллию – он открыл окно в подсознание. И из этого окна полезли такие кошмары бытия, о которых знание европейца не знало. Стало ясно, что под тонкой коркой знания «шевелится родимый хаос» бытия, о котором предупреждал Федор Тютчев, но для знания о котором в европейском сознании не существовало языка. Жизнь европейца раскололась на знание, не покрывающее всех сюр-призов бытия, и на бытие, протекающее вне языка знания.
Ученик Фрейда Карл Юнг пытался сделать таким языком язык образов - архетипов подсознания. В этом языке можно констатировать наличие бытия, но на таком языке нельзя рассуждать о бытии.
Мартин Хайдеггер сделал попытку создать язык для бытия: у него получился разговор о том, что окружает бытие и в чем само бытие выделяется как дыра в рассуждении. По существу он возродил апофатический метод Восточного богословия, в котором называется все, что не есть искомый предмет, и постепенно возникает догадка о том, чем же является неназванное. Но это неназванное так и не получает определения, оставаясь по ту сторону знания.
В середине века Эрих Фромм четко сформулировал два основных модуса существования, к одному из которых относится бытие, а к другому – знание. Это «иметь» и «быть»: знание можно иметь, а бытие иметь нельзя. Европейская цивилизация до сих пор этого не поняла, всилу чего львиная доля усилий и средств тратится ею на то, чтобы превратить бытие в то, что можно иметь. Но бытие – это «странный предмет», как говорил Винни-Пух о меде, «если оно есть, то его сразу нет».
На самом деле бытие еще более странный «предмет»: хотя его нет, в том смысле, в каком его можно иметь, но именно оно делает возможным существование того, что можно иметь. Бытие определяет знание. Эта мысль вроде бы была усвоена научным сообществом после нашумевшей книги Томаса Куна о научных революциях. Кун ввел понятие «парадигмы мышления» – это и есть способ бытия данной эпохи и данной культуры, который делает возможным знание определенного типа и, напротив, закрывает возможности для знания иного типа. В свое время это хорошо понимал создатель теории квантов Макс Планк, который с печалью констатировал, что новое знание никогда не побеждает так, что убеждает своих противников в своей правоте, но так, что эти противники постепенно вымирают, а новое поколение воспринимает новое знание как нечто само собою разумеющееся. Это и есть смена парадигмы Куна. После Куна стало возможным говорить, что не факты порождают гипотезы и теории, как это считалось на протяжении почти всего ХХ века, а напротив, теории определяют, какие факты мы видим, а какие игнорируем. Знание при-страстно, и страсть, при которой оно находится, это и есть бытие. Оказалось, что объективность, которую всегда провозглашала позитивная наука, как свой принцип, на самом деле относительна или субъективна – относительна к тому «субъекту», которым является человек как носитель предрассудков данной культуры.
К концу ХХ века человек, выведенный за скобки познания в «объективной» науке Нового времени, вновь вторгся своим бытием в знание о мире. В 70-е годы Б.Картер сформулировал антропный принцип в космологии: мир, окужающий нас является таковым, как мы его видим, именно для того, чтобы мы могли в нем находиться. Т.е. Картер восстановил средневековую картину мира, в которой мир сотворен для человека.
Илья Пригожин конкретизировал этот принцип следующим образом: для того, чтобы в этом мире мог присутствовать человек, сам мир должен находиться в неравновесном состоянии. Последнее означает, что в нашем мире обязательно будут присутствовать квазистабильные упорядоченные и хаотические состояния, способные переходить друг в друга при изменении соответствующих изменениях параметров. Мир представляет собой некий турбулентный процесс, - говорил Никита Моисеев, - и в нем упорядоченные структуры существуют лишь на протяжении ограниченного времени.
В 80-е годы физики приняли эту картину мира : мир есть хаос с островами порядка. Эта точка зрения по существу является физической интерпретацией выводов, которые сделал еще в 30-е годы Курт Гедель, доказавший знаменитую теорему о неполноте описания в математике. Суть ее сводится к тому, что принципиально нельзя построить знание, охватывающее всю реальность. И вот этот чисто логический вывод в конце ХХ века получил физическое наполнение – реальность, наполненная бытием и недоступная для знания, стала пониматься как хаос.
Более того, именно хаос стал основанием знания. Так согласно Дж. Николису, элементарный «квант хаоса», который называется странным аттрактором, оказывается компрессором другого окружающего хаоса, элементарным когнитивным устройством. Хаос упорядочивает другой хаос, оставаясь сам при этом по-прежнему хаосом. Т.е. хаос «непрозрачен» сам для себя. Хаос – это бытие, создающее знание, но знание не может заменить само бытие хаоса. Физики и математики нашли язык для выражения бытия, который искали Хайдеггер и экзистенциалисты на протяжении ХХ века. Мы все еще не пользуемся этим языком, потому что еще не полностью вымерли те, для кого он чужд.
Итак, квант хаоса порождает знание, оставаясь сам «снаружи», «вне» этого знания. В свое время Михаил Бахтин назвал эту ситуацию в приложении к литературоведению «авторской позицией вненаходимости»: автор произведения, являясь условием существования произведения, неописуем, невключаем в логическую ткань этого произведения. Автор непостижим в рамках созданного им произведения. Но это значит, что автор непостижим вообще, принципиально, поскольку сколько бы он ни создал произведений, в каждом из них он всегда остается «снаружи». Автор – это субъект, а его произведение – это объект. Любой объект познаваем, поскольку он и есть знание, созданное некоторым автором, как это стало ясно после Т.Куна: любой факт есть часть некоторой теории. А вот субъект принципиально непознаваем. Элементарным субъектом является элементарное когнитивное устройство - странный аттрактор, квант хаоса. И наш турбулентный мир – это мир субъектов. Именно поэтому мир непостижим. Это утверждение можно сформулировать как своеобразный «когнитивный антропный принцип»:
Мир непознаваем, поскольку в нем есть познающий субъект.
Субъект – граница знания. Знание о границе знания есть граница познания вообще, и границу эту мы называем бытием.
В свое время Нильс Бор сформулировал замечательно глубокий принцип дополнительности, суть которого состоит в том, что реальность (бытие) можно познать (выразить) только несколькими взаимоисключающими описаниями. Такие описания будут дополнительными друг другу. Но теперь мы можем расширить толкование этого принципа в связи с проблемой соотношения знания и бытия и сказать, что знание об объекте дополнительно к бытию субъекта. Дополнительность знания и бытия есть то, что мудрецы во все эпохи называли Истиной. Во все эпохи было известно, что Истиной нельзя обладать, но в истине можно пребывать. Т.е. Истина – это такое бытие, которое находится в гармонии с дополнительным ему знанием. «Знание» этой Истины и есть граница познания. Древнекитайская мудрость так описывает это «знание»: «Знающий не говорит (т.е. не продуцирует новое знание – И.К.), говорящий не знает (т.е. еще не пребывает в Истине – И.К.)».
Если принять эту точку зрения, то невозможно будет отличить умиротворенного мудреца от счастливого идиота, ибо и тот и другой пребывают в гармонии со своим знанием. Увы, это так, поэтому Истина с большой буквы не имеет отношения к познанию, к знанию как таковому. Это скорее характеристика отношения человека к жизни, в том числе и к знанию. Истина как гармония - это отсутствие страданий (к чему призывал Будда), и пребывая в такой гармонии, человек не стремится к познанию.
Это связано с природой человека, которая совсем не так однозначна, как принято считать. Как говорил Никита Моисеев, человек скорее существо страстное, чем разумное. Таким он сформировался в эпоху своего возникновения и это надо принять как данность, как эмпирический факт. Связано это с тем, что новый вид в природе формируется в стрессовой ситуации, а человек по многим своим признакам представляет собой биологический вид как бы застывший в стадии своего формирования. Популяции животных, попавших в такую ситуацию, стремятся уйти из нее различными способами: миграцией, изменением поведения, изменением своей генетической природы. Миграция человеку не помогла – он расселился по всей планете, а выхода так и не нашел. Вся история – это поиски и опробование разнообразных форм поведения, которые мы называем культурами и цивилизациями. Ни в одной из них человечество не достигло гармонии. В качестве изменения своей генетики и биохимии человечество на протяжении своей истории использует наркотики и алкоголь, но и этот путь не завершил формирование вида «человек».
Однако последний путь открыл человеку возможность фиктивного или виртуального завершения своей природы. Более того, человек открыл, что он может силой своего интеллекта создавать такие миры, в которых его природа обретет завершение, а его бытие перестанет быть «стрессным». Эти миры называются мифами. Миф дополняет и завершает человека. Более того, мифологические трансформации человека замещают реальные изменения его биологической природы, оставляя его биологически в «состоянии возникновения». Миф консервирует «биологическую неполноценность» человека, делая его «не от мира сего». Человек действительно не принадлежит этому миру – он принадлежит мифу. Миф – это среда обитания человека, причем в любую эпоху и в любой культуре. Сейчас, например, миф цивилизованного человечества называется «научной картиной мира», но функция его та же самая, как и у всех мифов, - сделать существование человека в этом мире выносимым. Миф – это и есть знание человека, дополнительное его бытию, т.е. делающее устойчивым это бытие. Как говорил Мераб Мамардашвили: «Миф – это человекообразующая машина». Вот знание и есть машина или «протез» бытия, который может заменить бытие человека в тех ситуациях, которые описывает принятая человеком картина мира. С этой точки зрения техника нашей цивилизации, по словам А.А.Вотякова, это разновидность магии – это овеществленный миф, т.е. мир реорганизованный в соответствии с мифом нашей цивилизации.
Если Вас, мой читатель, печалит или угнетает такое положение вещей, и Вы хотели бы избавиться от иллюзий мифов и организовать жизнь человека в соответствии с реальностью, с тем «как оно есть на самом деле», то Вас ждет разочарование. Ибо «на самом деле», т.е. вне своих мифов, человек, увы, в своем поведении ничем не отличается от обезьяны. Это поняли этологи в ХХ веке, изучая социальное поведение стадных обезьян. По словам В.Р.Дольника, их социум и есть тот самый, который спонтанно возникает в группах людей, занимающих маргинальное положение в «мифологизированний цивилизации»: таковы подростковые иерархии, дедовщина в армии, уголовные иерархии, иерархии банд, разбойников, пиратов, мафии и т.п. Таков биологический (этологический) материал человеческого бытия, поэтому для того, чтобы оставаться (быть) человеком, необходимо мифологизировать это бытие - дополнять это бытие знанием.
2
Итак, отношение знания и бытия присутствует в современной картине мира в форме отношения порядка и хаоса, соответственно. Поэтому чтобы ответить на вопрос «Как возможно знание?», надо ответить на вопрос «Как возможен порядок в мире хаоса?». И что такое порядок по отношению к хаосу?
А.Н.Колмогоров в середине ХХ века показал, что хаотические или случайные последовательности знаков нельзя сжать в какую-то более короткую форму записи. Напротив, последовательность знаков, содержащую в своем строении какую-то закономерность, или порядок, можно сжать до размеров записи формулы этого порядка, по которой легко можно восстановить всю исходную последовательность. В частности, простейшее считывающее устройство, называемое «машина Тьюринга», способна восстановить всю исходную последовательность знаков по данной формуле. В то же время для случайной последовательности такой формулы не существует, и машина Тьюринга сможет восстановить эту последовательность, только копируя один за другим все знаки этой последовательности так, как они исходно даны. Н.А.Бернштейн назвал первый способ порождения последовательности «Алгоритмом первого рода», а второй – «Алгоритмом второго рода». Используя эту терминологию, можно теперь сказать, что хаос можно воспроизвести только посредством Алгоритмов второго рода, тогда как порядок (или знание) воспроизводится посредством Алгоритмов первого рода.
Хаос, который мы отождествляем с бытием, несжимаем, несводим без остатка к порядку, к знанию, что совершенно логично: если бы это было не так, и бытие можно было бы без остатка свести к знанию, то в этом мире не осталось бы бытия – оно с течением времени выродилось бы в «знание». Это противоречило бы второму началу термодинамики, которое утверждает тенденцию к нарастанию хаоса в мире. Увеличение энтропии в реальных процессах – это защита бытия от его «когнитивного вырождения». Однако, почему все-таки возможно познание или почему удается в мире Алгоритмов второго рода какие-то фрагменты реальности свести к выражению посредством Алгоритмов первого рода?
Еще в 20-е годы ХХ века Ф.Рамсей показал, что в случайных последовательностях (а они очень длинны, поскольку хаотическая динамика порождает их непрерывно) встречаются сколь угодно длинные упорядоченные последовательности. Фактически теория Рамсея утверждает, что любая структура обязательно содержит в себе упорядоченную подструктуру, т.е. полный беспорядок невозможен.
Математики и физики пользуются именно этим свойством нашего мира для того, чтобы создавать устойчивое знание в неустойчивом мире. Все теории, изучаемые физикой, являются асимптотическими. Это значит, что явления и процессы, описываемые в теориях, рассматриваются именно внутри тех интервалов упорядоченности реальности, о которых говорит Рамсей. На практике это делается в соответствии с теоремой А.Н.Тихонова, согласно которой медленно изменяющиеся величины считаются постоянными, а быстро изменяющиеся величины считаются пришедшими в состояние равновесия, а потому тоже заменяются постоянными. Остаются только процессы средней скорости, которые и описывает теория. Причем никто не может сказать, какой сюрприз могут преподнести медленно протекающие процессы, которые мы в теории считаем несуществующими, - в один прекрасный миг наша система может вдруг потерять устойчивость и произойдет катастрофа, т.е. непредсказуемое теорией резкое изменение поведения системы или даже разрушение этой системы. Так, например, в рамках теории взаимодействия двух тел орбита нашей планеты устойчива, но если учесть влияние взаимодействия других небесных тел, которыми мы обычно всилу их малости пренебрегаем, то может оказаться, что на больших интервалах времени существуют такие ситуации, когда эта орбита может потерять устойчивость. Может быть это произойдет через миллиард лет и мы можем в масштабе миллионов лет считать эту орбиту устойчивой, но дело в принципе. А принцип состоит в том, что, как показал Анри Пуанкаре еще в конце XIX века изучая проблемы небесной механики, почти все движения в механической системе неустойчивы. Мир есть хаос. И стройные теории физики – это некоторые коридоры или каналы, выделенные внутри этого хаоса: шаг вправо, шаг влево – и мы выпадаем из области справедливости соответствующей теории. В классической физике эти каналы задаются соответствующими вариационными принципами или принципами симметрии, которые мы называем законами сохранения.
Вообще физику можно без преувеличения назвать наукой о законах сохранения. Построить теорию в физике означает определить закон сохранения и уравнение движения, удовлетворяющее этому закону. Можно даже построить бескончную таблицу существующих и возможных законов сохранения (а значит и теорий соответствующих явлений), как это сделал советский физик Р.О. ди Бартини. Каждая клетка таблицы ди Бартини – это соответствующий пространственно-временой канал, или коридор, или ниша (как сказал бы эколог) «обитания» соответствующего закона сохранения. Можно даже сказать, что существует столько физик, сколько существует клеток в таблице ди Бартини. И нужно сказать, что внутри каждой клетки этой таблицы четко определен объект теории.
Можно принять в качестве определения объекта возможность поместить его целиком в одну клетку таблицы ди Бартини. Тогда субъект – это феномен, занимающий более одной клетки, и значит содержащий в себе границу или переход между клетками. В этой области происходит пересечение каналов или коридоров устойчивых движений и в точке пересечения или точке бифуркации, как говорят математики, возникает неоднозначность выбора или неустойчивость движения. Как показал Н.С.Крылов в середине ХХ века именно неустойчивость порождает хаос. Поэтому граница между отдельными знаниями представляет собой бытие ( в тех терминах, о которых мы договорились выше). И это бытие субъекта, характернейшей чертой которого является свобода выбора.
Граница между объектами есть элементарный субъект. Субъект расположен на границе между знаниями и потому не охватываем ими. Субъект выбирает знание (соответствующий закон сохранения), т.е. является основанием знания, но сам остается непознанным.
Если перевести эту ситуацию на язык логики, то мы вернемся к упоминавшейся уже теореме Геделя о неполноте описания. Субъект проецируется в когнитивную область как аксиоматика данного знания. Теорема Геделя говорит, что внутри существующего знания нельзя описать новую аксиому – ее можно ввести только неким внетеоретическим усилием. В продуцированиии такого усилия и состоит когнитивная работа субъекта. Выход за пределы существующей аксиоматики есть, по определению отца Павла Флоренского, преодоление рассудка и подвиг веры. Или, по словам американского математика С.Фефермана, для приближения к истине необходимо совершение бесконечной последовательности актов веры. Оба они понимают акт веры как акт бытия, в котором «я» субъекта переопределяет себя, в результате чего становится возможным задать новую аксиоматику знания или новую парадигму, в терминологии Куна. Т.о. акт веры с гносеологической точки зрения представляет собой акт управления, в результате которого задается новый канал познаваемой реальности.
Понятие управления возникло в XIX веке усилиями Дж.К.Максвелла и И.А Вышнеградского как развитие понятия экстремальности в вариационном исчислении. Т.е. если пользоваться вариационной терминологией, то управление – это задание или конструирование соответствующего закона сохранения, это изобретение «новой физики», которая с традиционной точки зрения уже не будет физикой, а будет какой-нибудь отраслью кибернетики или даже областью техники. Тот же формальный подход позволяет считать устойчивые инварианты в биологии, геологии, химии, истории законами сохранения соответствующих «физик». А приняв понятие управления за исходное, можно рассматривать соответствующие вариационные принципы классической физики как соответствующие управления. Тем более, что авторы этих принципов – Ферма, Мопертьюи, Гамильтон – были людьми верующими и в открытых ими принципах видели подтверждение участия Бога в динамике мира, так что они бы против такого передергивания возражать не стали.
И тогда не покажется странным утверждение советского биофизика Е.А.Либермана, что мир не закономерен, а управляем. Это очень сильное утверждение: мы как бы возвращаемся к средневековой картине мира, где за каждым явлением стоит соответствующий ангел или демон, который управляет его течением. Только в современной картине мира в роли ангелов выступают странные аттракторы, сжимающие хаос окружающего мира до описуемых закономерностей. Мир забит до отказа этими порождениями хаоса – их «крылья» переплетаются, образуя границы клеток в таблице ди Бартини.
Эта ангельская сеть называется в современной нелинейной физике «паутиной Арнольда». Познание можно понять как дрейф субъекта вдоль этой паутины Арнольда, в ходе которого субъект выходит к областям с разными законами сохранения, если говорить о физике, или с разной аксиоматикой, если говорить о математике.
Такой образ процесса познания близок к генетической эпистемологии Жана Пиаже, которую он создал в 30-х годах ХХ века в результате изучения познавательных процессов у детей. Он обнаружил закономерность возникновения и трансформации интеллектуальных структур с изменением возраста ребенка. Каждую такую структуру можно расматривать как инвариант некоторой интелектуальной операции, т.е. некоторый «закон сохранения». Тогда становление мышления ребенка можно представить как лестницу переходов между этими структурами. Используя образ этой «лестницы Пиаже» можно понять динамику переходов между клетками таблицы ди Бартини как развитие коллективного научного интеллекта человечества.
3
Итак, субъект представляет собой границу между объектами, как это следует из сказанного выше. Но и объект представляет собой границу между субъектами, ибо мы определили элементарный субъект как странный аттрактор, а последний является по Дж.Николису когнитивным устройством, сжимающим хаотические последовательности сигналов окружающего хаотического мира. Но эти хаотические сигналы подает какой-нибудь другой субъект - странный аттрактор, а такими субъектами наш мир забит до отказа. Вот и получается, что субъекты в нашем очень субъективном мире взаимодействуют друг с другом, порождая в результате некоторое упорядоченное знание. Это знание оказывается областью, свободной от бытия, - это часть совместного бытия взаимодействующих субъектов, которую они «умертвили» по взаимному согласию. И чем больше знание вытесняет бытие из области активности субъекта, тем меньше бытия, т.е. жизни остается в субъекте и тем в меньшей степени он остается субъектом, превращаясь постепенно в объект или, как сказали бы марксисты, опредмечиваясь.
М.М.Бахтин в 20-е годы ХХ века ввел в философию понятие диалога – диалогического знания, противопоставляемого знанию монологическому. Диалог протекает между двумя субъектами и диалог не имеет конца. Поэтому он не есть знание в нашем понимании, а является бытием. Проекцией Бахтинского диалога в область знания является принцип дополнительности Бора, о котором мы уже говорили выше. Принцип дополнительности – это как бы один такт диалога между двумя точками зрения. Это диалог за один шаг перед вырождением в монолог – здесь два монолога терпят друг друга. А вот когда диалог полностью выродится в монолог, тогда бытие превратится в знание, ибо знание монологично. Знание это точка притяжения бытия – аттрактор, на котором бытие прекращается. Математически знание – это аттрактор типа притягивающего фокуса или узла, а бытие диалога – это что-то вроде предельного цикла.
Можно сказать, что знание – это инвариант диалога субъектов, поэтому-то наши знания представляют собой знания о законах сохранения из таблицы ди Бартини: каждый закон сохранения подразумевает свой диалог, т.е. бытие своих субъектов. Здесь уместно вспомнить об Эрлангенской программе Феликса Клейна, который в 70-х годах XIX века дал трактовку любой геометрии как инварианта соответствующей группы преобразований. Позже таким образом стали рассматривать любые структуры в математике и в физике. Анри Пуанкаре писал, что геометрия Евклида это ни что иное, как инвариант кинематики человеческого тела – именно так он интерпретировал высказанную еще Кантом мысль о вроженности евклидовой геометрии человеческому уму. Вот диалог Бахтина и представляет собой группу, инвариантом которой и является соответствующее знание.
То что знание монологично заметил в XIX веке Ф.Ницше, когда сказал, что стремление к познанию есть просто замаскированное стремление к власти. Знание и его материальное продолжение – техника – экспансивны и агрессивны в своей монологичности. Это знание предметно и превращает в предметы все, на что оно направлено. Юрий Лотман назвал такую ситуацию коммуникацией типа «Я ? он», где только носитель знания - «Я» является субъектом в своих собственных глазах (это и есть европейский джентльмен из Кембриджа, о котором я говорил вначале эссе), а тот, кто стал предметом знания - «он», является объектом приложения знания – цивилизационных усилий джентльмена. А вот диалогическое знание Бахтина Лотман изображает коммуникацией типа «Я?Я» или, как говорит Мартин Бубер, «Я?ТЫ». Здесь стрелка «?» говорит о бесконечном диалоге субъектов, о признании ими статуса субъекта друг для друга. Такова позиция исследователя в гуманитарных науках, такова должна она быть и в биологии – там, где объект знания проявляет свой характер субъекта, например, в этологии.
Заметим, что Алгоритмы первого рода по Бернштейну – это монологическое знание, а Алгоритмы второго рода – это диалогическое знание, ибо в последнем случае процесс познания случайной последовательности практически ничем не отличается от процесса ее измерения, т.е. пошагового итеративного процесса коммуникации с этой последовательностью. Здесь естествоиспытатель (пытатель естества – это ли не характеристика монологического знания!) превращается в натуралиста, как его понимал И.Гете.
Монологическое знание абстрактно, а диалогическое знание конкретно. И если теоретик монологического знания стремится ко все более абсолютной абстракции, то теоретик-натуралист стремится к относительным «эмпирическим обобщениям» (термин В.И.Вернадского). Очень знаменательно, что в начале ХХ века произошел прорыв принципов диалогического знания в область абстрактной физики – самой монологической науки: появилась теория относительности, и квантовая механика со своим принципом дополнительности. А с появлением компьютеров стала развиваться нелинейная физика, задачи которой можно решать только численными методами в режиме диалога. Этот метод называется вычислительный эксперимент, т.е. то же измерение или Алгоритм второго рода. С.Уолфрэм назвал такие системы вычислительно неприводимыми и высказал мысль, что таких систем в мире большинство.
Т.е. мир не просто субъективен, но насквозь субъективен, и чтобы продуцировать полезное знание об этом мире, надо уметь вступать в коммуникацию с субъектами этого мира. В принципиальном плане нет объективного знания – любое знание субъективно, просто субъекты, относительно которых оно субъективно, обладают разной степенью устойчивости, разными собственными временами релаксации, на протяжении которых искомое знание можно считать относительно объективным.
Знание небессмысленно только в границах, задаваемых бытием соответствующего субъекта. Но никакой субъект не может находиться в одновременной коммуникации (диалоге) со всеми субъектами мира, а потому он в каждый данный момент времени (эпоху) не может иметь знания обо всем мире. Только бесконечное существо способно на это. Поэтому Лапласовский детерминизм абсолютного знания – это знание возможное не для человека, а для Бога. Действительно Бог или Абсолют обладает абсолютным монологическим знанием о мире, более того, Его монолог о мире – это и есть Слово, которое разворачивается в эволюции мира, ибо у Бога нет абстракций, как это всегда знали все теологи мира. Бог абсолютно конкретен – в этом Он тождественен миру. Но в отличие от мира Бог не обладает бытием – об этом хорошо писал Дионисий Ареопагит. Именно поэтому Бог и есть абсолютное знание. И если вернуться к тому определению Истины, которое мы дали в начале эссе – гармония между знанием и бытием, то при отсутствии бытия Бог и есть носитель Истинного знания. Человек же обладает бытием, а посему способен только к относительному знанию. Мир непознаваем для человека в той степени, в какой человек обладает бытием. Отсюда следует, что мир становится постижим для человека в момент прекращения бытия, когда в этой своей характеристике человек становится тождествен Богу. Поэтому смерть и есть встреча с Богом и момент Истины, о чем знают во всех религиях мира.
4
Все мифы человечества – это вариации одного и того же мифа, как показал Дж.Кемпбелл, - мифа об инициации, которая заключается в смерти и возрождении героя. Именно в момент символической смерти человек встречается с Истиной, с Богом, в результате чего преобразуется его «Я». Эта трансформация субъекта и есть акт познания, возможный в нашем мире, и каждый иной акт познания в той или иной степени воспроизводит эту драму бытия субъекта.
Этот акт символической смерти можно изобразить посредством следующей схемы аналогичной схеме коммуникации по Лотману:
«Я? (Я1 ?Я2 )». Здесь диалог между двумя Яi созерцается третьим Я. Познавательную позицию этого последнего Я можно назвать «остранением». Этот термин придумал Виктор Шкловский в 20-е годы, соединив в одном слове «странность» и «постороннего». Действительно это Я странно по отношению к Я в схеме монологического знания, и эта странность изображается изменением направления стрелки: в монологическом знании стрелка исходит от Я в мир, это Я здесь активно, мужественно, агрессивно, а в «остраненной» позиции стрелка исходит от мира и заканчивается в Я, т.е. Я здесь пассивно, женственно, умалено.
Фактически речь здесь идет о том, что субъект в этих схемах воспринимает мир соответственно в прямой и обратной перспективе, как мы их знаем в живописи после работ отца Павла Флоренского. Монологическое знание – это позиция прямой перспективы Ренессансной живописи: Я стоит перед распахнутым окном в мир и наблюдает этот мир. Остраненная позиция – это позиция обратной перспективы Византийской иконописи: здесь Я само наблюдаемо Богом через окно иконы.
Заметим, что на схеме остранения Я наблюдает диалог двух других Яi и при этом молчит. Т.е. если первым двум схемам коммуникации соответствует речь – монологическая или диалогическая, соответственно, то третьему способу коммуникации отвечает молчание. То самое молчание, которое мы встречает в конце «Логико-философского трактата» Людвига Витгенштейна: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». Этот тип коммуникации удалось во всей полноте изобразить Андрею Рублеву в своей Троице. Там ангелы ведут «беседу», которая есть молчание: как показал Сергей Эйзенштейн, на этой иконе каждый ангел противостоит по одному из признаков двум другим ангелам – он как бы наблюдает со стороны беседу двух других ангелов. Но поскольку это делает каждый ангел, то вся Троица структурирована отношением остраненности, - это как бы молчание, передаваемое по кругу. Григорий Померанц назвал логику коммуникации Троицы тринитарной логикой. А я бы определил ее как «тринитарное остранение».
Каждой из трех схем познания соответствует определенная область человеческой активности. Монологической схеме, как мы уже говорили выше, отвечает научное знание, его логические конструкции. Причем сюда относятся не только построения науки Нового времени, но и конструкции средневекоастики, и догматическое богословие.
Диало
гическая схема реализуется в области этики. Например С.В. Мейен наМейен назвал диалогическую схему познания в области биологических наук «принципом сочувствия», раскрыв этическое содержание принципа дополнительности Бора. С другой стороны, М.К.Мамардашвили определил зло, как обладание истиной, т.е. с точки зрения этики зло есть порождение монологической схемы отношения к миру. Соответственно добро становится возможным только с появлением диалогического отношения к миру, когда познающий субъект оказывается способным распознать в другом такого же субъекта как он сам.
Наконец схема остранения – это эстетическое отношение к миру. Суть эстетического отношения по М.М.Бахтину заключается в авторской позиции: только заняв позицию вненаходимости по отношению к произведению, можно пережить это произведение эстетически, а не, скажем, познавательно или этически. Эстетика находится по ту сторону добра и зла, и пока мы не остранимся от «липких объятий» собеседника в диалоге, мы не сможем понять его красоту. Эстетическая позиция как бы завершает, оправдывает и отпускает суету диалога. Бахтин назвал это отношение эстетической любовью. Именно так Бог любит мир. В богословии постоянно подчеркивается, что любовь, которую заповедал Бог, не есть чувственная любовь людей, что это не модус чувства, а модус воли. Это можно понять только применив нашу схему: любовь как чувство – это диалог любовников, это диалог друзей. Но любовь религиозная – это результат остранения от мира, это эстетическое оправдание мира и людей. А с точки зрения диалогической любви Божественная любовь является величайшим безразличием и кроме того она в высшей степени безнравственна, что очень возмущает людей не понимающих указанного отличия. Множество философов на протяжении веков бились над разрешением проблемы зла: если Бог благ, то как возможно зло в мире, а если он не благ, то Бог ли он? Но при этом благость понималась этически как добро, а при выделении добра обязательно выделяется и его дополнение – зло, а значит из этой ловушки не могло быть выхода. А все дело в том, что благость не есть добро, - это некоторая эстетическая характеристика. Поэтому и проблемы нет на самом деле.
Проблема зла есть только частный случай более общей проблемы – проблемы Другого, из-за неразрешимости которой вся история человечества – это история войн и вражды. Особенно войн религиозных. Множественность религий так же необъяснима для сознания, находящегося в режиме монолога и даже диалога, как и присутствие зла в мире. Метафизически неустранимого Другого порождают «липкие объятья близких», привязанности родных рождают отвращение к особенностям чужих. И наоборот. Это похоже на то, как в биохимии третичная и четвертичная нативная структура белка в растворе возникает в результате «фобных» взаимодействий с молекулами растворителя: не было бы «чуждого» растворителя - не было бы нативного белка. Белок должен был бы перестать стремиться сохранить свою нативность – свою «жизнь», «умереть» для своей нативности, тогда для него исчезнет «фобия» к растворителю. Это и есть позиция остраненного замолкания субъекта, которую мы находим в эстетической схеме коммуникации с миром. Умаление Я есть аскеза. Интересно, что Отцы церкви называли аскетику величайшим искусством среди других искусств. Т.е. они чувствовали эстетический характер этого типа отношения к миру. Видимо это же чувствовал и Федор Достоевский, сказавший, что красота спасет мир. Это значит, что только заняв остраненную (эстетическую) позицию в отношении к миру и людям, можно преодолеть неразрешимые по-другому межрелигиозные противоречия. Тринитарное остранение Рублевской Троицы – это задание для бытия человечества, это коммуникационная схема Царства Божия на Земле.
В различии используемых когнитивных схем и заключается различие казалось бы близких в остальных отношениях религий и идеологий. Так различные формы гностицизма (гнозис – по гречески означает знание), сопровождающие христианство на протяжении всей его истории как тень, начиная от ессеев еще внутри иудаизма и кончая масонами, зародившимися внутри протестантизма, - это проекция тех же самых религиозных символов на схему монологического знания. Что этически является злом, по Мамардашвили, а эстетически – бесвкусицей и пошлостью. Вот почему так невыносимо пошл наш Западный мир – им руководят пошлые люди, владеющие пошлой истиной. Поэтому все тоталитарные секты – этот питательный бульон грядущего антихриста – так невыносимо бесвкусны. А с дугой стороны истинная религиозность эстетична: отец Павел Флоренский как-то сказал, что есть одно неопровержимое доказательство существования Бога – если есть Троица Рублева, значит есть Бог. Причем схема тринитарного остранения характерна не только для православия, но неожиданно оказывается адекватной и для даосизма. Китайские мудрецы говорили, что Истина это знание без объекта и деятельность без субъекта. Посмотрите еще раз на схему остраниения: субъект умаляется до исчезновения, а объект исчезает, ибо обращается в живую коммуникацию двух других субъектов.
5
Как соотносятся знание и бытие в каждой из трех вышеприведенных способов отношения субъекта познания к миру?
В первом случае субъект повернут лицом к опредмеченному (объективному) миру, поэтому он не замечает своего собственного бытия с присущим ему хаосом, а видит перед собой только упорядоченное знание о мире. Собственно такой мир ничем не отличается от знания о мире – тут реальное и виртуальное неразличимы: что субъект считает реальностью, то и есть реальность. С кошмаром подобного гностического солипсизма мы столкнулись в полной мере сейчас, в начале ХХI века, когда реально происходящие события в мире обретают реальность только в форме виртуальной реальности электронных массмедиа. Это искусственный мир, создаваемый субъектом, который не догадывается о своем собственном бытии, считая себя одним из объектов этого упорядоченного мира.
Во втором случае субъект обнаруживает присутствие другого субъекта в этом мире и понимает, что сам является субъектом. Хаос бытия имеет статус в таком универсуме. Знание или порядок, поддающийся описанию, это только момент, аспект хаоса бытия. Знание здесь относительно, различные знания дополнительны друг другу перед лицом бытия и не исчерпывают последнее. Более того, попытки соединения различных знаний приводят к парадоксам, нашедшим свое теоретическое обоснование в теореме Геделя о неполноте описания, о которой мы уже говорили выше. Таков мир синергетики, мир квантовой механики, - мир науки начала ХХI века. Нетрудно видеть, что не это мировосприятие определяет социальную жизнь человечества. Такое мироотношение остается элитарным в обществе монологической масскультуры.
Но в еще большей степени это справедливо в отношении третьей схемы. Это схема религиозного отношения к миру. Умаление субъекта здесь в когнитивном плане представляет собой, по словам отца Павла Флоренского, аскетизм рассудка, который заключается в признании правомерности парадоксов. Логические парадоксы – это порождения хаоса бытия. Поэтому вера, как подвиг (преодоление) рассудка, логически парадоксальна. Вера есть открытость для обретения бытия Бога в себе – «стяжания Божественных энергий или обожения», по учению Григория Паламы. Но бытие Бога, который, как мы уже говорили выше, не обладает бытием, неотличимо от бытия мира. Т.о. бытие мира здесь вытесняет любое знание в сознании субъекта и Истина становится способом бытия субъекта, а не знанием. Таков способ просветления в дзен-буддизме, когда трансформация мироотношения ученика позволяет ему перестать воспринимать логическую парадоксальность коанов, задаваемых учителем. Именно с этой точки зрения можно понять ответ Христа Пилату, когда на вопрос последнего – Что есть истина?, который задавался в рамках первой или второй схемы мироотношения, последовал ответ – Я есть Истина, - ответ, который был дан с позиций третьей схемы.
6
Вернемся к схеме генетической эпистемологии Жана Пиаже, в которой знание представимо иерархией инвариантов соответствующих операций – «лестница Пиаже», как мы назвали ее выше. Логика ее организации такова, что для перехода на следующий уровень организации – следующую ступень «лестницы Пиаже» – необходимо, чтобы перестал выполняться инвариант (закон сохранения) предыдущей ступени. При этом новый инвариант выступает в роли организатора нового порядка – новой динамики (или новой физики). Тем самым мы оказываемся в новой клетке таблицы ди Бартини. Здесь важно то, что сам инвариант находится вне (над) уровня, на котором осуществляется соответствующая динамика. Т.е. если динамика реализуется на n-м уровне (ступени) «лестницы Пиаже», то инвариант этой динамики принадлежит (n + 1)-му уровню. Когда эта динамика потеряет свою устойчивость, т.е. с точки зрения наблюдателя, вооруженного инвариантом (n + 1)-го уровня, станет неупорядоченной (хаотической), тогда возникнет некоторая динамика самого этого инварианта, которая будет обладать своим инвариантом уже (n + 2)-го уровня и т.д. Инвариант, находясь вне уровня описания динамики, играет роль аксиоматики этой динамики или роль субъекта, задающего (управляющего) эту динамику.
Для того, чтобы применить эту схему к описанию процесса познания, надо рассматривать все уровни «лестницы Пиаже» одновременно. Тогда, находясь на n-м уровне и глядя отсюда на (n – 1)-й уровень, мы реализум первую, монологическую схему коммуникации, о которой мы говорили выше: субъект n-го уровня превращает субъекты (n – 1)-го уровня в объекты соответствующей физики (динамики), для которой он сам будет играть роль инварианта. Этот субъект уместно назвать «ученым».
Находясь на n-м уровне и гладя на другие субъекты этого же уровня, мы реализуем диалогическую схему коммуникации – это область этики, область свободы выбора партнера для диалога, которая с точки зрения физики является областью хаоса. Здесь субъект, ведущий диалог и вечно запутывающий собеседника, является «философом» – «сократом».
Наконец, находясь на n-м уровне и глядя на (n + 1)-й уровень, мы видим «вечный» и неизменный инвариант для n-го уровня – «абсолютный» субъект, для коммуникации с которым мы можем прибегнуть только к схеме остранения – умолкнуть и «дать слово» ему, т.е. стать перед ним в обратной перспективе, если использовать термины живописи. Это есть религиозное отношение. Субъект здесь является «пророком», как его определил Пушкин в своем стихотворении. Можно сказать, что пророк – это ученый в обратной перспективе.
Таким образом, с точки зрения способа познания (гносеологии), наука отличается от религии только направлением взгляда: когла мы смотрим «вниз», мы творим науку, а когда смотрим «вверх», творим религию. Подобно двуликому Янусу – богу богов древнего Рима – мы на каждом уровне реальности видим в одном направлении науку, а в другом направлении религию. А препендикулярное направление границы между наукой и религией – это область философского диалога, область хаоса сократовских парадоксов.
Передвигаясь вдоль «лестницы Пиаже» вверх с уровня на уровень, мы непрерывно развенчиваем богов, одного за другим, но и непрерывно творим новых, все более абстрактных. Этот процесс мы и наблюдаем в истории науки. Двигаясь в обратном направлении, мы обнаруживаем элементы мистики (субъективности) в поведении казалось бы привычных объектов науки – таковы открытия последнего десятилетия в области физики элементарных частиц и квантовой механики. Т.е. объективность мира относительна, а субъектиность его абсолютна, и «лестница Пиаже» – это способ нашей объективации этого мира, способ расщепления мира на объективную и субъективную части.
Всилу повторяемости или самоподобности ситуации на каждой ступени «лестницы Пиаже», мы можем сказать, что религия человека – это «наука» Бога о человеке, и, наоборот, наука человека о природе – это «религия» природы, в которой место бога занимает человек. Тогда догматы религии – это законы сохранения «науки» Бога, а Священное писание – это описание опытов, проведенных Богом над человеком, - это экспериментальная наука Бога. Наука же является «священным писанием» для природы. Интересно, что почти в таких же словах определял науку Ньютон.
Т.о. мы свели нашу тему знания и бытия к схеме отношения науки и религии. Но можно выразить сказанное и на языке абстрактных математических понятий. Есть такое понятие как «отделимость». Ф. Хаусдорф в начале ХХ века сформулировал аксиому отделимости: любые числа или точки прямой отделяются друг от друга числом или точкой. Это свойство точек знали еще Евдокс и Архимед. На этом свойстве стоит вся математика и вся наука, которая пользуется математикой. Поэтому, когда появляется объект, который обладает «нехаусдорфовостью», наука оказывается бессильна перед ним. Напротив, религия как раз и занимается «созданием» и «поддержанием» нехаусдорфовости: само слово «религия» означает по-латински «соединение» или, в наших терминах, «слипание» - в Цекви происходит слипание верующих в единое Тело Христово.
Нехаусдорфовость или «слипшесть» является причиной парадоксов в логике и чудес в поведении физических объектов. Именно «слипшесть» элементарных частиц позволяет им мгновенно чувствовать изменение состояния друг друга на расстоянии (эффект Эйнштейна – Подольского – Розена), именно «слипшесть» электронов в куперовскую пару превращает их из фермионов в бозоны и порождает «чудо» сверхпроводимости. Различные случаи неотделимости, «слипшести» объектов указывают на то, что здесь бытие не поддается «разъятию», выражаясь словами Пушкинского Сальери. Нельзя «разъять» музыку, жизнь, - нельзя разъять бытие. Т.о. можно сказать, что знание непременно должно быть хаусдорфовым, а бытие будет нехаусдорфовым. На «лестнице Пиаже» мы относим свойство нехаусдорфовости к старшему уровню, а младшие уровени будут хаусдорфовыми. Старший уровень определяет границу познаваемости и он же задает качественную определенность рассматриваемго объекта (точнее, субъекта).
Человек – существо пограничное между знанием и бытием. И в зависимости от способа проведения этой границы меняется и природа человека. Поэтому человек управляем, но поэтому же он и свободен в том, как определить себя в своем отношении к миру.
А для этого надо знать свое бытие. |
Дата: 24.12.2004, Просмотров: 2765
|
|
|
